Я здесь живу...
To be myself is something I do well
Балабанов Live
Васильевский остров я скорее не люблю, но ему не откажешь в сохранении неповторимого духа города, смурного Петербурга, выросшего на болотах, пролетарского Ленинграда, пугливо прячущегося за закопчёнными окнами убитых коммуналок, за тяжёлыми дверьми немытых подъездов, среди высоченных кирпичных труб, подпирающих низкое фабричное небо. Широкие эспланады проспектов, тёмные подворотни линий. Нерасторопный троллейбус провозит от Университета до Морского вокзала, петляя между залитыми светом роскошными кварталами и соседствующими с ними глухими заспанными дворами. Тем страннее на окраине острова ожившая громада Севкабеля.
Я не знаю, Петербург ли это Балабанова, потому что у него любой город — потусторонний, но он идеально совпадает с балабановским кино: то ли рок-н-ролльно подпольный Ёбург, то ли беспредельно бандитский город на Неве, то ли тонущий в дребезжании трамваев неосвещённый парк Горэлектротранса, то ли крылатые взмахи прозрачной белой ночи. То ли разлагающий декаданс, то ли со всполохами шаманства кочегарка.
Атмосферность фильмов Балабанова бесподобна, но ей не уступает рукотворный мир предметов, собранный фанатично из тысяч мелочей, в неслучайность которых даже трудно поверить, будь то нестройно тикающая часовая стена «Счастливых дней», скрупулёзное безвременье «Замка», фотографическая точность «Про уродов и людей» или махровый позднесоветский быт «Груза 200». Даже самое глубокое и взыскательное погружение не в состоянии разрушить картинки: в ней нет лажи ни на поверхности, ни глубоко внутри, сколько ни спускайся.
Кино Балабанова — это настоящее путешествие, во времени и в пространстве, к себе и от себя; кажется, довольно абстрактное, но в то же время предельно конкретное, чрезвычайно обобщающее и вместе с тем сугубо личное, и как ни оценивай его по шкале «не нравится-нравится», оно никогда не бывает «мимо», потому что, удачное или не очень, никогда не делалось «мимо себя».
Кино Балабанова — настоящее, в том смысле, что никаким другим языком этого не сказать, никакими другими средствами не выразить, никаким другим видом искусства не постичь, не заменить ни книгой, ни театром. Оно — не набор разрозненных фильмов, а целая, полноценная, самодостаточная киновселенная, в которой и «Настя и Егор», и недоснятая «Река», и «Я тоже хочу» — лишь звенья одной цепи, связанные не именем режиссёра, но — его мировоззрением, представляющие не панораму советской/российской жизни, но — законченную картину мира.
Она захватывает зрителя, втягивая его в себя: благодаря прекрасной работе братьев Балабановых это происходит почти мгновенно, — и, сколько бы ни ругали Балабанова за чернуху и беспросветность, выбираться из неё на реальный свет совсем не хочется: бесфонарность Кожевенной линии не слишком соблазнительна в сравнении с чарующей притягательностью киноплёнки, с волшебством мерцающего киноэкрана.
Я не видела «Счастливых дней» и не уверена про «Прибытие поезда» a la russe: может быть, когда-то давно, припоминаю смутно Маковецкого-Трофима, и это непременно надо найти.
P.S. Я люблю свою работу, но нисколько не страдаю и при её отсутствии, и без неё прекрасно обхожусь. Я знаю, чем заполнить выходные, чем занять свободное время: его всегда недостаточно, всегда не хватает, всегда меньше, чем нужно, чтобы пусть не доделать, но хотя бы начать то, что, если повезёт, оставит подобие следа на Земле. Поэтому утра понедельников всё чаще становятся ареной ожесточённой борьбы между желанием сделать что-то стоящее (ведь время неумолимо, как и силы) и жизненной необходимостью пойти на работу, превращаются в мучительные поиски рабочего тонуса, требующие всё больших еженедельных усилий.
Я здесь живу... 
Недавние комментарии