To be myself is something I do well
БДТ после Товстоногова откровенно хирел. Я отчетливо помню спектакли театра со второй половины 90-х: они производили удручающее впечатление угасания бурлившей некогда жизни, несмотря на то, что на сцене еще оставались мэтры, творившие легенду.
«Преступление и наказание» — может быть, самый вненациональный, самый вневременной из романов Достоевского, и поэтому он легко ложится на любую традицию, любую культуру, любую эстетику, с разной степенью детализации и глубины разработки главной темы, которая безальтернативна: тварь я дрожащая или право имею?
Это мой третий спектакль Могучего и он мне по-прежнему чрезвычайно интересен.
Мощный спектакль о неистощимой загадочности русской души, то глазами мелкого европейского клерка-космополита, недоМефистофеля, изворотливого бесенка из «Сказки о попе и о работнике его Балде», вечного афериста Чичикова, шпрехающего по-немецки или по-русски с диким немецким акцентом, то сквозь призму буддийской нирваны вперемешку с большевистским раем в духе Пелевина, то с платформы исконного почвенничества русской деревни, надорванной, страдающей, втихаря глотающей слезы и горько вздыхающей, ревущей взахлеб и рвущей на груди рубаху.
Недавние комментарии