Бродский

Как после Баха трудно слушать кого-то ещё, так стихи не располагают к чтению толстых романов, небольших повестей и даже коротких рассказов. Пресность языка утомляет — недостаёт высокой концентрации мысли и нетривиальной точности образов. Двухтомник Бродского произвёл магическое действие: стоило столько к этому идти, чтобы признать поэзию высшей формой литературы.

«Большая элегия Джону Донну» надёжно хранится на задворках долгосрочной памяти, как мантра выплывая из недр сознания то здесь, то там, то сонным хмурым утром, то в вечерних зимних сумерках. Музыкальная монотонность строф «От окраины к центру» успокаивает близостью знакомого с детства неприглядного пейзажа фабрично-заводских окраин Ленинграда.

Ещё не атрофировавшаяся способность учить стихи — какое-никакое утешение.