Йозеф Рот. «Марш Радецкого»

Несентиментальный роман о закономерном, предсказуемом, ожидаемом, ощущаемом всеми, витающем в воздухе, неизбежном распаде могущественной многонациональной империи. Упоминание о «Марше Радецкого» я встретила у Эренбурга, и трудно вообразить более актуальный сегодня текст.

Без пафоса, без надрыва, без сожаления, обречённо, неумолимо идёт к своему закату разношёрстное общество европейских аристократов; крестьяне всех мастей предпочитают оставаться в стороне, рабочим уже всё равно, кого громить, армия не умеет воевать, военные погрязли в пьянстве, игре и долгах.

Расползающиеся, невнятные границы бескрайнего пространства, где уже не разобрать, где русские казаки, где австрийский драгунский полк, где заканчиваются владения Габсбургов и начинается диковатая и страшная Россия.

Эти люди были порождены болотами, ибо наводящие ужас топи простирались по всему краю, по обе стороны шоссейной дороги, топи с лягушками, бациллами и коварной травой, страшной приманкой страшной смерти для всех беспечных и не знающих этих мест странников. Многие погибали там, и никто не слыхал их криков о помощи. Зато все, кто родился в этом краю, знали коварство болот и сами обладали некоторой долей этого коварства. Весной и летом воздух был полон непрестанным, сытым кваканьем лягушек. Под облаками ликовали такие же сытые песни жаворонков. Так, без устали, переговаривались небо и болото

Ещё благоговеют перед Францем Иосифом, но уже недолюбливают, а то и откровенно ненавидят Франца Фердинанда. Имперская Вена напоминает плохой провинциальный театр с пышными картонными декорациями, с роскошными плюмажами и яркими мундирами, со своей приверженностью изжившим себя традициям, покрытым пылью веков.

Космополитичное имение циника Хойницкого — нелепое имперское построение в миниатюре, беспорядочное, бесцельное, существующее в силу привычки — его просто некому разогнать.

Раз и навсегда распорядился он, чтобы еврей-управляющий проверял родственные отношения прибывших, регулировал их издержки и до наступления зимы отправлял гостей восвояси. Дом имел два входа. Граф и не сопричисленные к его семейству гости пользовались передним, родственникам же приходилось делать большой крюк по фруктовому саду, чтобы входить и выходить через маленькие ворота в садовой стене. В остальном непрошеные гости могли делать всё, что им заблагорассудится.

Средний Тротта, сын героя битвы при Сольферино, ещё пытается держаться за незыблемость старого императора, за парадность Шенбрунна и величие Хофбурга, но и он сдаётся под натиском безжалостной правды: империя пала, империя мертва.

Надвигающаяся гроза, готовая разразиться во время финального празднования юбилея драгунского полка, стоящего по соседству с егерским, в котором служит младший Тротта, да и само это празднование, более напоминающее пир во время чумы, подчёркивают высшую степень абсурда продолжающегося существования бессмысленного государства.

Десятками лет привыкли чиновники устраивать мирные переписи населения, праздновать рождение императора, принимать участие в ежегодных рекрутских наборах и отсылать всегда одинакового звучащие доклады в наместничество. Временами тот тут, то там арестовывали русофильски настроенных украинцев, одного какого-нибудь православного попа, евреев, пойманных с контрабандным табаком, и шпионов. В течение десятилетий в этих краях очищали щетину, отсылали её в Моравию, Богемию, Силезию на щёточные фабрики и получали из этих стран уже готовые щётки. В течение многих лет кашляли рабочие, харкали кровью, болели и умирали в больницах. Но они не бастовали. А теперь пришлось стягивать сюда расположенные вблизи отряды жандармерии и посылать доклад в наместничество

И глупо, непозволительно безнравственно спрашивать, почему.

Молодые офицеры вообразили, что «народ» (то есть низшие слои штатских) требовал равноправия с чиновничеством, дворянством и коммерции советниками. Этого ни в коем случае нельзя допустить, если не хочешь революции. А революции они не хотели, значит, пока не поздно, следует стрелять.

Война австрийской армии началась с полевых судов.

Чем могла закончиться эта война, если не гибелью Карла Йозефа на склоне железнодорожной насыпи, с вёдрами, полными воды, вместо оружия?

Крах неизбежен и необходим.

Нет ничего надёжнее старого Жака, вовремя поданного обеда, партии в шахматы со Сковроннеком и заливающейся в саду канарейки.