Трансцендентный этюд

Солнечный полдень сменяется холодеющим воздухом сумерек. Почти морозно, когда наступает ночь. Это апрель, ещё пробирающий резкостью бытия. Всё чаще кружится голова, всё сбивчивей отстукивает сердце. Можно потерять равновесие, поскользнувшись на чуть обледеневших ступенях. Так бывает. Игра с предсказуемым результатом, но полным неожиданных извилин процессом.

Стремительно проносится май цветением вишни и черёмухи, пронзительным похолоданием, первым невыносимым зноем, громокипящим грозовым ураганом. Его свежесть остаётся в скоротечном весеннем прошлом, отмирает, забывается.

Лениво просыпается спящий город. Он ещё не разморён изнурительной духотой, до полудня далеко, но в накопившейся от недостатка кислорода и палящего солнца усталости движение жизни неумолимо замедляется. На улицах немноголюдно: одинокие неторопливые прохожие рассеянно плетутся на работу, преодолевая многодневное утомление, предчувствие отпуска, желание рвануть на залив.

Дымка, марево, пыль. Грустный троллейбус, дребезжащий трамвай; рассвирепевший на жаре каток выглядит раскалённой адской машиной.

Безвоздушность городской среды мучительна и непобедима.

Человек тем отличается, что думает о своей смерти. Может быть, не больше, чем о жизни, но уж никак не меньше. Причём — в третьем лице, как бы не о себе: о ком-то другом где-то там. Бывают и редкие исключения: мне кажется, что бывают. Которые понимают, что глупость, да и трусость, — стучать по дереву и с придыханием глотать слова, боясь накликать беду, будто в них — всё дело.

Ведь это будущее — самое определённое и неизбежное из того, что с нами случится.

Незнакомое, непривычное чувство — жить с пустой головой, с пустым сердцем. Глаз не увидеть со стороны. Странное ощущение невесомости в неприспособленном для жизни пространстве, между молчанием и тишиной, в вязком течении летнего одиночества, в неумолимости надвигающейся мути непрозрачного вечера.

Я усердно стараюсь, но пока не могу с этим справиться, поставила бетховеновские концерты Гульда. Трансцендентность происходящего не столько снаружи, сколько внутри, пугает всё меньше. Страх — состояние временное, исчезает с наступлением ночи, и только бессюжетность линии жизни не теряет прежнего очарования, обрываясь на другом берегу.