Весна зимой

С карандашом в руке и увесистым тёмно-красным томом истории русской поэзии подмышкой, представляю, какое впечатление я произвожу на не окончательно проснувшихся с утра и уставших и раздражённых вечером пассажиров переполненного в часы пик метро. Прелюдии Шопена, стихи, романы — невероятной чепухой забита моя голова! Возможно, со стороны это заметно.

Наверное, дело в профессии, скептичной, жестокой, предельно прагматичной, которой необходимо что-то противопоставлять. Осмысленное раздвоение сознания, осознанная шизофрения, когда мозг приспособлен к одному миру, а сердце, душа, не знаю как там ещё это назвать — могут существовать только в другом, вечно параллельном и умирающем.

Вольнодумство, беззаботность, некоторую взбалмошность, беспокойство и беспечность можно простить себе ранней весной: никому неизвестно, будет ли следующая, а такое прозрачное невесомое небо бывает в Петербурге только пока воздух после ночи ещё морозный, в марте или апреле, если он достаточно холодный.

Сколь трезво ни смотри на окружающее, как ни оценивай подступающую действительность и длящееся её сумасшествие, всполохи безграничного счастья настигают неожиданно и совершенно безосновательно, застают врасплох и сбивают с ног, пусть на мгновение, стоит только почувствовать приближение тепла и заметить робкие солнечные лучи в неприветливых колодцах близлежащих дворов и обыкновенно хмурых окнах, выходящих на проспект. Тротуарная плитка ходит ходуном, ну так что ж? подвёрнутая нога — ещё не трагедия; она не способна помешать этому необъяснимому ощущению спонтанной свободы и безумной надежды, тоже мгновенному. Родившись на обломках вчерашнего небытия, оно исчезнет так же внезапно, как возникло, стоит только нырнуть под землю, открыть дверь рабочего кабинета, столкнуться с происходящим, открыть глаза, споткнуться о незамеченный порожек, уколоться кончиком невидимой, тонкой, но очень острой иголки.