To be myself is something I do well
«Аида» — название яркое, лаконичное, запоминающееся, но в который раз слушаю оперу и прихожу к выводу, что она не об этом. В лучшем случае, когда соперницы стоят друг друга, это полное страстей, напряженное противостояние, как вокальное, так и драматическое. Причём в подобных поединках — я в этом абсолютно убеждена — женщины борются не за любовь, а за подтверждение собственного превосходства. И именно ради него они готовы идти на что угодно, не считаясь с ценой. При менее удачном стечении обстоятельств в опере безраздельно — опять же и вокально, и драматически — царствует Амнерис, и опера становится историей о принцессе Египта. Четвёртый акт — её триумф; проклиная жрецов, она вымещает на них своё бессилье — Радамес так и не признал её победившей, и значит — пропади все пропадом.
Мариинский спектакль — именно этот вариант; при невзрачной Аиде-Чуриловой (она проигрывает Амнерис и в плане пения, и в плане сценического движения — всё больше по земле) Амнерис становится центром притяжения. Финал — не угасание Радамеса и Аиды, а замершая в неподвижности Амнерис-Семенчук. Правда, её мощный вокал в очередной раз оставил меня равнодушной: многочисленных восторгов певицей я, увы, не разделяю.
Мощь — то слово, которым одним можно охарактеризовать всю постановку: монументальные декорации, многолюдье на сцене, архетипы вместо персонажей, обусловленная этим статика, возведённая в абсолют, картинность жестов и поз. Old-fashioned opera.
Именно в случае с «Аидой» подобные версии меня не смущают, если музыкальная часть на высоте. В противном случае всё же хочется найти больше жизни и естественности, чувств и эмоций. Премьерный спектакль в Мариинке — музыкально ничем не выдающийся, но — достойный. Лучше всех были хор, оркестр и его солисты. Понравился Рамфис Михаила Петренко. Не обращала раньше внимания, что певец довольно высок: стать в сочетании с голосом сделали именно верховного жреца моим героем премьеры.
По оформлению фойе и столиков в буфете не прошёлся только ленивый. Конечно, в «Аиде» погребению отведена половина четвёртого акта, но в каждой второй опере кого-то хоронят. Пусть не так пафосно, как в этой, но к чему столь недвусмысленные коннотации?..
Недавние комментарии