‘Tartuffe’ в “Мастерской”. 8 ноября 2020

Вообще-то я люблю Мольера, и странно, что идея сходить на его комедию в театр, тем более в «Мастерскую», никогда прежде меня не посещала. Тем более, потому что, несмотря на необыкновенное разнообразие репертуара театра Козлова, для меня он до сих пор оставался, прежде всего, возможностью поискать серьезные ответы на грандиозные вопросы бытия. Тем удивительней, что были ведь и «Том Сойер», и «Довлатов P.P.S.». И вот теперь — “Tartuffe”.

Без сомнения, «Мастерская» подходит для легкого вечера с бокалом вина и юмором в хорошей компании ничуть не меньше, чем для экзистенциальных опытов над собой и поиска смысла жизни.

Максим Студеновский, оставаясь, кажется, немного в тени, уж в сравнении с Дориной-Александрой Мареевой, Оргоном-Сергеем Бызгу и его почтенной матушкой-Галиной Бызгу уж точно, тем не менее, прекрасно держит спектакль, создавая его стержень, его центр притяжения. Столь неожиданно созвучный лейтмотиву гибели героя Бельмондо из годаровского «На последнем дыхании»: финальные кадры фильма то и дело проецируются на экран над сценой, намекая, куда все идет. (Хотя стоит заметить в скобках, что Мишель, безусловно, много человечнее Тартюфа, которого совсем не жалко. Последний -канонический законченный подлец, а в глазах Джин Сиберг – страдания по Мишелю.

Франции в принципе в спектакле довольно много, и «Марсельеза» в конце вызывает уже гомерический хохот публики: всепрощающая милость государя и пафосная справедливость государственного суда не менее фальшивы, чем лицемерие благочестивого святоши.

Отлично работает идея организации сценического пространства в виде вращающегося круга с гримерными столиками персонажей по краям и демонически музыкальным Вольдемортом-Тартюфом, колдующим над клавикордами в центре. Il dolce suono. Сладкоголосая птица юности.

Природа страстей человеческих не меняется. Стоит бросить реплику в зал о неудобствах коронавируса, и вот оно: как тут и есть.

«Мастерская» — едва ли ни единственный театр в городе, где хочется увидеть все (еще БТК). Подлинный репертуарный, не признающий границ, не страшащийся трудностей, не шокирующий зрителя, а разговаривающий с ним, говорящий обо всем на свете. То, что творится в его пределах, — здесь и сейчас и в то же время всегда. Бьется, дышит, любит, страдает.

Это ли не лицедейство?..