To be myself is something I do well
Вопрос «Как так вышло?» для человечества не нов, и на каждом переломе истории люди спрашивают себя, что произошло, кто лукавя (что, наверное, случается реже), кто искренне недоумевая. Как получилось? — это не про внезапность, не про неожиданность, не про спонтанность, не вдруг.
Если Коломна — это сдержанный Петербург Блока, то Владимирский квартал — разношёрстный и всклокоченный город Достоевского, Довлатова и Ольги Берггольц.
Алексей Иванов способен удерживать внимание читателя на протяжении сколь угодно большого числа страниц, даже если это не захватывающий триллер с мистическим уклоном, как «Псоглавцы», «Комьюнити», «Пищеблок» или «Тени тевтонов», а всего лишь non-fiction, история одного мегаполиса, пусть и со всеми его изгибами, вывертами и пластами.
«Добыть Тарковского» — беззлобный, не слишком изысканно матерящийся, бравирующий своей пэтэушностью, непутевый, не нашедший, но не бросивший искать свое место в жизни лирический герой, не лишенный чувства юмора, бытового благородства и сострадания к окружающим. Все это — на фоне муторной Перми девяностых, мыкающихся потерянных людей, всеобщей пустоты, нищеты, бессмысленности. И тем не менее, во всех рассказах — тени, искры, всполохи надежды.
В «Как я был Анной» такого почти нет.
Зощенко — одно из сокровенных ленинградских имён, не для избранных, но — для посвящённых.
Лето на даче в Переделкине, собственный запущенный сад, поездки на такси — все это не мое прошлое, не мое детство. У нас никогда не было знакомых среди писателей, музыкантов, актеров или представителей других творческих профессий. Но, тем не менее, вопиющая неприспособленность переделкинских обитателей к обычной жизни, нелепые отношения мужчин с женщинами, женщин с мужчинами, клиническая неспособность принимать окончательные решения и отсюда неизбежно следующее за ней плавание по течению (что скажешь — блаженные), ближе и роднее многих вещей, известных непонаслышке.
Вопрос, зачем читать (художественную литературу), бессмысленный и праздный. Объяснять, зачем это делать, — наверное, ещё более неблагодарное занятие. Если по собственному желанию берёшь в руки книгу, чаще всего у этого нет никакой внятной цели, но есть — причина.
Литературный бес — препоганое существо: просыпается, копошится, щекочет в носу. Не дает жить размеренно и спокойно — капризничает, проказничает, суетится. Торопится, дразнит, искушает.
Много раз мне хотелось написать о воспоминаниях Эренбурга…
Год назад я прочитала «Доктора Гарина», и поэтому происходящее — не неожиданность, а сбывающийся, порой в пугающих мелочах, роман Сорокина. После «Дня опричника» трудно не поверить в реалистичность казалось бы полного литературного бреда. Сколь бы страшными и невообразимыми ни казались события: это не выдумка, не фантазия, не плод больного воображения, а концепция будущего, безрадостного и беспощадного.
Недавние комментарии