To be myself is something I do well
Сходили с Никитой в Русский музей, на выставку к 175-летию Василия Верещагина. Мне всегда нравился этот художник, но то, что мы увидели, стало открытием и потрясением, осознанием его удивительной глубины, самобытности и катастрофической недооценённости. И дело даже не в жуткой достоверности “Апофеоза войны” и леденящем ужасе “Панихиды”, не в завораживающих дверях мечети и сказочности Тадж-Махала. С этнографической точностью передавая детали архитектуры, костюма, оружия, быта, Верещагин бережно и трепетно сохранил каждый уголок Земли, который написал. Через бессчётное число мелочей он создал огромный утраченный мир, на который смотришь его глазами, который неожиданно для себя начинаешь любить.
Я начинаю догадываться, что мир, жизнь состоят из мелочей, а в погоне за сверхидеей теряется всё, кроме чистого разума, да и тот остаётся нечасто.
Яркое солнце Мавзолея Гур-Эмир ослепляет до рези в глазах, как настоящее. В колонны эмирского дворца в Самарканде можно всматриваться до бесконечности. Как и в сумрак русского деревянного зодчества. Как и в тёмный вход храма в Никко. Как и в лица людей Кавказа, Средней Азии, Японии, Палестины.
Неудивительно, что Верещагина не жаловали официальные круги: его война непатриотична и разит смертью, он – не бравый баталист, а художник, понимавший и сумевший передать её бесчеловечность и жестокость. Но посещаемость прижизненных выставок Верещагина в России и Европе красноречивее критики и официальной печати свидетельствовала о верности избранного художником собственного уникального пути, по которому он шёл с поразительными честью, достоинством и мужеством. Последний шаг на нём – лучшее тому подтверждение.
Печально, что и сегодня Верещагин остаётся в тени, и при упоминании его имени в ответ – недоумение и тишина.
Недавние комментарии