To be myself is something I do well
Давно собиралась прочитать “Сердце пармы”, но добралась до него только сейчас, долго проколебавшись перед книжной полкой в библиотеке между более новым “Ненастьем” и более внушительной “Пармой” и всё-таки сделав выбор в пользу долгого чтения.
Я скептически настроена по поводу своего скептицизма, и иногда всерьёз подумываю, что меня уже мало что может потрясти, особенно в литературе. Тем радостней и упоительней опьяняющее громадным, безбрежным пространством и временем “Сердце пармы”, его затягивающее, густое притяжение, его обволакивающий своей бесконечной глубиной мир.
“Фыркали в стойлах кони, скрипел колодезный журавль, звонко бил о наковальне кузнечный молот. Сохли на крышах амбаров смазанные жиром нарты. грязные курицы бродили между луж, что-то выклёвывали из конского навоза. На заплотах вверх дном висели горшки и корчаги, оплетённые берестяными полосками. Орали грачи на пашнях, расчирикалась урема под тыном острожка, пар поднимался из лощин, шлёпали вальками бабы на Колве, и тощий кот вылез из окошка погреба, слизывая с усов сметану. Весна пришла не как праздник, не как буря. а как спокойное и радостное начало долгожданных трудов, которыми и живёт человек. Заулком пробежали мальчишки, хворостинами гнавшие перед собой сломанный бондарный обруч. Старик. сидя перед воротами на скамейке, строгал новое топорище. Баба понесла из дома в хлев корыто с ополосками, наступила на пса и грохнулась в грязь, облившись с головы до ног. Мужик заколачивал дыру в заборе обломком лыжи. И князь почувствовал мучительно-острый приступ любви к этому миру – житейски-обыденному здесь и сказочно-грозному там, где с каменных гор сходила на Чердынь вековая парма.”
“Идол протяжно хрустнул, как кости на дыбе. Иона отпрыгнул, выронив топор. Заринь камнем ринулась к земле, точно ястреб на добычу, и ударила головой Ионе в темя. Мертвец в костре рухнул на спину, будто. отомстив, испустил дух. Иона бесформенной кучей тряпья яростно догорал под поверженным истуканом. Над кострищем и лугом, над Колвой и пармой ветвями Прокудливой Берёзы в светлой пермской полночи сияли грозные созвездия языческого небосвода”.
“Михаил знал, чего надо. Пусть завтрашний день ничего не изменит в его судьбе, но зато он покажет, каков князь как человек. Остаётся ли он самим собой. И у него только одно оружие против всех бед, обмана и зла, только одно доказательство существования своей души и себя самого на земле – достоинство. Он – человек, живущий в мире людей по людским законам, а людской мир – это толчея воли над глубинным и ровным течением судеб. Пусть оно видит, что князь принимает его не как раб, не как влюблённый, не как мятежник и вор. Князь принимает его с достоинством. Он не потерял головы вчера ночью и не пошёл на московитов с Кочей. Он и завтра не смалодушествует и не опустит перед Пёстрым хоругви. Пусть он знает свою судьбу, и пусть судьбе безразлично, каким он пройдёт свой путь, – ему это не безразлично. Он пройдёт путь с достоинством. Грядущий день будет самым важным в его жизни. И прошлому, и будущему он покажет подлинного князя Михаила Великопермского. Те люди, что сейчас спят за частоколами городища, ждут битвы, и он будет драться вместе с ними. Но они спят, потому что принимают судьбу душой; их судьбы – лебеди. А он стоит в полночи на Княжьем валу, потому что его судьба – сова, и он принимает её разумом”.
“Москва всё тянулась, тянулась, тянулась и только разрасталась, кондовела, будто ей воистину не было края. Избы, заборы, крылечки, липы, мостки, церквушки, кони, деревья, окошки, теремки, лужи, амбары, толкучки, сады. собаки, телеги, ворота, наличники, лавки, коровы, бани, овраги, колодцы, юродивые, пустыри, попы, мальчишки, виселицы, лотошники, мастеровые, бабы, кружала, пьяницы, часовни, ратники, заплоты, погреба, черёмуха, помойки, переулки, воробьи, стук топоров, голоса, колокольные перезвоны…”
Недавние комментарии