Я здесь живу...
To be myself is something I do well
«Бал-маскарад» Верди из Мет. 8 декабря 2012
Если в двух словах, — очень громко. Если подробнее, то как-то так…
В первом акте настройки звука в «Формуле кино» были такими, что высокие частоты орали, на чем свет стоит. Причем у всех: и у солистов, и у оркестра. В результате к первому антракту у меня возникло состояние оглушённости и появилось желание уйти. Несмотря на то, что голос Ульрики-Стефани Блайт показался очень интересным и необычным (от первых нижних нот пробрало), а у Марсело Альвареса за последние годы, по-моему, очевиден колоссальный прогресс. В тех цветистых ариях, которые звучат у Густава в первом акте, можно было угадать (к сожалению, гораздо больше, чем услышать) и гибкость голоса, и звонкость, и объемность, и интонационное разнообразие, которых я совсем не ожидала. Удержало то, что я привела на трансляцию знакомых (среди которых в очередной раз были впервые слушавшие оперу).
Во втором акте звук изменился до неузнаваемости в лучшую сторону. Любовный дуэт Густава и Амелии прозвучал довольно проникновенно. Сондра Радвановски-Амелия произвела на меня очень сильное, но скорее эмоциональное впечатление. Она попала в имеющийся у меня образ Амелии и вообще вердиевских героинь. Очень красивый тембр, мощные forte и crescendo. Но я не разобрала ни единого слова по-итальянски: с языком, по-моему, полный швах (что как-то странно для «одной из ведущих вердиевских сопрано»).
В пении всех без исключения главных героев (Густав-Альварес, Амелия-Радвановски и Ренато-Хворостовский) практически полное отсутствие piano, что я воспринимаю как существенный недостаток, влияющий на выразительность (а точнее, порождающий невыразительность) пения. Его не было ни у Ульрики-Блайт, ни у Оскара-Кэтлин Ким, но двум последним ввиду их партий я могу это простить. Подозреваю, у Оскара его вообще может не быть. И это притом, что во втором антракте маэстро Фабио Луизи специально отметил, что настоятельно рекомендует певцам больше и свободнее именно использовать piano. То ли певцы не совсем вняли словам маэстро, то ли дело и в существовании объективных причин для искажения громкости звука. (Хотя во втором антракте показали Ritorna vincitor в исполнении Людмилы Монастырской, которая звучала очень аккуратно и интимно в тех же звуковых установках).
Возможно (об этом говорила Сондра Радвановски в прошлые выходные в беседе со Сьюзан Грэм), дело в специфических декорациях, в первом и третьем актах представляющих собой форму громкоговорителя, направленного в зал: это может искажать громкость подаваемого звука.
В любом случае, третий акт тоже скорее «прогрохотал» и нюансов там было не расслышать. Для оперы Верди в моем восприятии это почти катастрофа. Тем не менее, за всей оглушающей какофонией можно было угадать привлекательные голоса и замечательный оркестр Хворостовский третьем акте в Eri tu che macchiavi quell’anima был очень даже хорош. Впервые в трансляции у меня появилось устойчивое осознание того, что я слышу совсем не то, что реально звучит. Я бы с удовольствием послушала Альвареса и Радвановски живьем.
Ввиду явных проблем со звучанием безоговорочное первенство по положительным впечатлениям принадлежит постановке. Такие постановки для меня — идеальное воплощение Верди на театральных подмостках. Все исполнители отметили, что постановка — singer-friendly: не нужно бегать, прыгать, танцевать и висеть вниз головой (за исключением чуть большей, чем у остальных, подвижности Оскара-Ким, которой, по-моему, это совсем не помешало). Именно для Верди это очень важно — дать певцам возможность спеть достойно. Потому что если Верди петь хотя бы достойно, совершенно не нужна на сцене реалистичность действия. По крайней мере, мне.
Статичность мизансцен при изумительно выразительной и эстетически выверенной сценографии создавала как раз то, чего мне всегда хочется и чего часто не хватает в постановках опер Верди: концентрацию на запредельных по накалу и вместе с тем поразительно близких, понятных, человеческих страстях, передаваемых голосом. Несколько раз глубина и мощь изливаемых страстей накрыли меня с головой.
В дополнение к точному оформлению постановки безупречная драматическая проработка персонажей: в каждом из них для меня все детали, нюансы, жесты, позиции были естественными и гармоничными, абсолютно полно вписываясь в живущие в сознании образы. Немало этому способствовала и работа художника по костюмам Бриггит Райффенштуэль, с которой вместе режиссер Дэвид Олден два года работал над постановкой, как он сказал в интервью Питеру Джелбу.
В результате — катарсис от постановочной части и смешанные и противоречивые чувства от музыкальной. Даже не могу сказать в итоге, понравился мне этот «Бал» или нет. Кажется, впервые не могу ответить себе на этот вопрос.
P.S. Во втором антракте показали фрагмент репетиции «Марии Стюарт» с Джойс ди Донато. Я вообще не собиралась на эту трансляцию, но после фрагмента серьезно задумалась, не пойти ли… Это будет первая постановка оперы в Нью-Йорке.
Я здесь живу... 
Недавние комментарии