To be myself is something I do well
Посмотрели на днях “Полночь в Париже”. Пожалела, что смотреть кино мы решили спонтанно, и я не запаслась заблаговременно бутылочкой бордо: тогда восторг был бы ещё полнее!
Фильм о любви к городам (в данном случае – к Парижу, но это не суть важно), о том, за что мы любим города, что мы любим в них, как и почему мы их любим (в общем-то, о том же, о чём был “Вики. Кристина. Барселона”). Тема в моей жизни часто всплывающая и для меня очень близкая и важная. Тем более – применительно к Парижу.
Как-стало общим местом, возвращаясь из Парижа, говорить: ничего у них там особого нет, и чем все так восхищаются: “Париж! Париж”?! а ихний Лувр по сравнению с нашим Эрмитажем – вообще сарай. По крайней мере, подобные практически дословно повторённые фразы я слышала за последний год неоднократно от вернувшихся оттуда знакомых. И уж тут я готова скрестить шпаги с кем угодно… Какого чёрта вообще ездить в Париж, если после возвращения оттуда тебе больше нечего сказать? Если для тебя важно только это: насколько Версаль прекрасней Петродворца, а Лувр – Зимнего? (или, как получается, наоборот). Если после возвращения из любого другого города тебе больше нечего сказать, кроме как подобные банальности и пошлости?
В Париж стремились, в нём жили, дышали, творили люди, явно понимающие в красоте поболее среднестатистического российского туриста. Дега, Моне, Тулуз-Лотрек, Фицджеральд, Бунюэль, Дали, Коул Портер и далее по списку… Неужели эти люди ничего не смыслят в прекрасном?! Их Париж – просто великолепен. От этого же можно с ума сойти: пить кофе там, где пили они, гулять там, где гуляли они, дышать тем же воздухом и ощущать тот же дух бесконечной, вечной свободы творчества!
Американский герой Вуди Аллена и теряет от этого голову: и ох как я его в этом понимаю! (Мещанство американцев, над которым всё время подтрунивает Аллен, настолько роднит нас с американцами, что я понимаю, почему европейцы сравнивают нас именно с выходцами и США, считая на очень похожими, несмотря на все наши протесты и попытки подальше убежать от “одноклеточных” американцев).
Булонский лес, Люксембургский сад, Opera Garnier, Монмартр… совершенно наплевать, что это такое на самом деле, потому что это ровно то, что мы рисуем своим воображением. Это то, как мы раскрашиваем реальные здания, улицы, постройки своими иллюзиями и грёзами. И любим мы всегда не конкретный город, а то, что мы придумываем о нём, сами или чьей-то помощью. Мы любим его ауру, его воздух, его блеклый рассеянный свет фонарей, его дождь…
И в самом деле… Эрмитажем можно восхищаться, им можно гордиться, его можно расхваливать… но его невозможно любить. Так же, как и парадный Петергоф, так же, как янтарную комнату… Зато можно любить полуразрушенную и мрачную Новую Голландию или замусоренную Лебяжью канавку. Как, по-моему, поразительно точно сказал муж в споре, разгоревшемся после “Полночи в Париже”, “москвичи любят Москву не за Кремль и не за Храм Христа Спасителя, а за три тополя на Плющихе”.
Об этом – о тенях в свете фонаря, о звуках музыки, о ночном дожде, – Париж Вуди Аллена. И несмотря на то, что местами мне не хватило тонкости, не хватило нюансов, не хватило изысканности, я обожаю этот Париж. Обожаю заочно (поскольку до сих пор так и не доехала туда, но когда-нибудь совсем скоро – обязательно и непременно). Я точно знаю, за что я уже люблю этот город и за что я просто до безумия влюблюсь в него снова, когда окажусь там.
Я уже люблю так Стамбул, сначала рассказанный мне Орханом Памуком, а потом прочувствованный до каждого надвисшего над улицей балкона полуразрушенного деревянного дома. Я люблю так Барселону. Я люблю так (пока тоже заочно) Лиссабон, о котором поведал мне Жозе Сарамаго в “Годе смерти Рикардо Рейса”. Я люблю так Зальцбург, пропитанный музыкой трёх столетий. Люблю так Гранаду, дышащую Лоркой, и Севилью, наполненную Кармен и Дон Жуаном, и Мадрид, который никогда не спит. И мне совсем неважно, что где-то обшарпалась стена, а где-то из мостовой вылетел булыжник, что иногда там слишком жарко, а иногда – слишком шумно.
Это и есть любовь, ведь “самого главного глазами не увидишь, и зорко одно лишь сердце”.
Недавние комментарии