“Риголетто” из Royal Opera House. 17 апреля 2012

Никогда не замечала за собой сентиментальности, но вот поди ж ты: и на старуху бывает проруха. Небезупречный в вокальном плане и не особо выдающийся с точки зрения режиссуры оперный спектакль задел за живое, пробрал до костей, до мурашек по коже.

Немного о музыке и постановке

Собственно, конечно, не о музыке, – кто и что про неё не знает? — а о музыкальной части. Оркестр звучал очень слаженно, экспрессивно, заразительно, так, как мне хочется, чтобы звучал Верди и звучал “Риголетто”. Но… Сэр Гардинер, как выяснилось, дирижировавший этой оперой впервые, взял слишком быстрый темп. И если в оркестровых фрагментах это звучало захватывающе и в некоторых дуэтах – тоже (Addio! Addio!, на мой взгляд, в том числе и благодаря темпу приобрёл какую-то непостижимую страстность и напряжённость), то в сольных ариях это было, как минимум, серьёзной проблемой: особенно у Джильды и частично у Герцога. Tutte le feste al tempio, Caro nome, Questa o quella и La donna e mobile потеряли ни с чем не сравнимую красоту своих пассажей, хотя и остались яркими и исполненными здорово. Да и Cortigiani, vil razza потеряла свою грозность в том числе из-за скорости.

Постановка, на первый взгляд, мрачноватая и сероватая, но довольно быстро проникаешь в это пространство, где начинают разыгрываться настоящие шекспировские страсти (по всей видимости, умеют в Лондоне ставить на уровне, достойном трагедий Шекспира, и заставить делать это исполнителей, и заставить почувствовать это слушателей). Спектакль воспринимается совершенно целостно с точки зрения декораций, сценографии, костюмов, мизансцен, и, пожалуй, единственное, что заставило меня поморщиться от совершенной ненужности, – это обнажённая сцена развлекающихся во дворце Герцога в начале первого акта (притом что дальше вся постановка – верх неподдельного целомудрия и умелого балансирования на тонкой грани откровенности и пошлости с сохранением первой и отсутствием последней).

Образы Риголетто и Джильды получились изумительными по цельности, проникновенности и правдивости. Герцог остался недоработанным: я про него ничего не поняла, ни развития образа, ни точки.

Лондонский “Риголетто” – глубокая и очень человечная трагедия отца и дочери, показанная, мне показалось, с почти запредельной для оперных постановок исповедальностью (а может, – не исключаю такой возможности, – это меня, не знаю толком почему, так пробрало).

Риголетто – Димитрий Платаниас (Dimitri Platanias)

Риголетто в Лондоне – это ковыляющий на разной длины костылях Квазимодо, грузный, измученный, больной и оттаивающий только рядом с Джильдой. Баритон Димитрия Платаниаса – глуховатый, хрипловатый, без лоска и блеска, но, возможно, именно это помоглоо ему создать образ бедного отца, теряющего единственную дочь, единственную нить, связывающую его с жизнью. Этот Риголетто не может не вызывать сострадания, и лирические фрагменты удаются ему гораздо убедительнее, чем обвинения: в них слышатся и отцовская нежность, и отцовская любовь. Я верю в ужасающую боль Риголетто.

Герцог – Витторио Григоло (Vittorio Grigolo)

Наверняка, Григоло – не идеальный Герцог, и ему ещё есть над чем работать (и в плане вокала в том числе), но, по правде сказать, мне смешно, когда британские газеты очень нехотя делают ему весьма сдержанные комплименты. Неужели у них там на Туманном Альбионе многие (хоть кто-нибудь) так поют Герцога?.. Неужели сегодня так уж много Герцогов такого уровня вообще?.

Возможно, Григоло можно упрекнуть в излишней рыдательности и чрезмерном увлечении внешними вокальными эффектами. Но у него точно не отнимешь интонационного разнообразия, индивидуального прочтения каждого звука, трогательного и аккуратного piano, уверенного forte, длинного дыхания и просто личностного наполнения всего того, что он поёт. А уж настолько выразительного прочтения мужской партии в E il sol dell’anima я точно не слышала: за такой серенадой я и сама на край света побегу (возможно, знатоки скажут, что у Верди написано по-другому, но мне чрезвычайно импонирует использование piano в этом дуэте, который превращается в искушение, соблазнение, в нежнейшие слова любви, которых я до этого в этом дуэте до этого не слышала – только самолюбование).

Джильда – Екатерина Сюрина (Ekaterina Siurina)

Конечно, это не самая колоратурная Джильда. Конечно, не самая драматичная. Но уникальное найденное Екатериной Сюриной сочетание вокальности и драматичности превращает её в совершенно удивительную Джильду: наивную, искреннюю, чистую девочку, первая влюблённость которой оборачивается для неё трагедией.

Меня очень впечатлил верхний регистр Екатерины своей легкостью, звонкостью, чистотой (при объёмности нижнего, который правда, встречается у Джильды лишь несколько раз). Интонационно партия очень хорошо проработана и очень осмысленна: найдены и расставлены необходимые акценты, озвучены нюансы, интонации. И ещё я, конечно, не знаю итальянского, но мне показалось, что у неё замечательная артикуляция, которая придаёт партии определённый лоск.

Жаль, что у Екатерины не очень большой масштаб голоса: несколько раз её перекрывал оркестр и партнёры (в среднем регистре), но вокальное несовершенство полностью компенсируется цельностью и завершённостью образа.

Tutte le feste al tempio звучит трагично в каждой ноте, и это меня прямо потрясло, хотя тут я попеняла дирижёру на темпы: пассажи

se i labbri nostri tacquero,

dagl'occhi il cor, il cor parlò

и

e con ardente palpito

amor mi protestò

потерялись напрочь: там вообще необходимо замедление, и чем больше, тем безысходнее звучащая трагичность (конечно, при должном дыхании певицы: не знаю, может быть, причина таких темпов в не слишком длинном дыхании Екатерины?)

Да и в Caro nome где-то хотелось “чуть помедленнее”.

Впрочем, всё равно обе арии прозвучали очень впечатляюще.

Дуэты, ансамбли и хор

По-моему, дуэт Джильды и Герцога E il sol dell’anima – это просто шедевр. И один из лучших когда-либо слышанных мной оперных любовных дуэтов. (Несмотря на то, что Григоло несколько раз полностью перекрывал партнёршу, что, в общем-то, не есть хорошо). Такие страстность, напряжённость, откровенность, интимность, нежность трудно себе вообразить при высочайшем уровне целомудренности и чистоты, которые видишь и слышишь. Каждое движение, каждый звук наполнены безумной влюблённостью.

А уж Addio! Addio! – это просто на разрыв аорты. Клянусь, я такого не слышала и не видела в опере никогда!

Дуэты Риголетто и Джильды тоже, мне показалось, получились очень пронзительными: партнёры тонко чувствуют друг друга, слушают и слышат и дышат вместе.

Разочарованием стал знаменитый квартет. И, по-моему, это от какой-то тягучести, темноты, густоты, тяжести, неяркости Маддалены-Кристин Райс (Christine Rice). Сначала-то я подумала, что такое неяркое звучание оттого, что это то самое контральто, которое написано у Верди и которое крайне редко в этой партии в действительности встречается. Но потом оказалось – ан, нет! – Кристин Райс – меццо-сопрано. Ну тогда я чего-то не понимаю: а где же те блеск и роскошность, которые должны звучать в квартете у Маддалены? (Или я думаю, что они должны там звучать?..) Возможно, есть и другие причины нестройно прозвучавшего квартета (те же загнанные темпы), но мне он не понравился.

Отдельный комплимент нужно сделать хору: перед Tutte le feste al tempio можно услышать, как он замечательно звучит.

И ещё меня очень вдохновила отчётливость всех речитативов, которые были не проходными, а продуманными, проинтонированными и выразительными и поэтому совсем не казались лишними (и поэтому не хотелось их побыстрее “перемотать”). Они воспринимались совершенно естественно и органично, что привело к сплетению оперы в непрерывный музыкальный процесс, а не набор арий и ансамблей, разрезанных на куски речитативами.