Я здесь живу...
To be myself is something I do well
“Елена” Андрея Звягинцева
![Elena_Andrey_Zvyagintsev_[2011_g._Boevik_SATRip]_1320601641-322050](http://pics.livejournal.com/hvostova/pic/0003020x "Elena_Andrey_Zvyagintsev_[2011_g._Boevik_SATRip]_1320601641-322050")
Эта мысль принципиальна, чтобы понять, как жить, однако очень немногие обращаются к ней. Мой первый опыт размышлений на эту тему был связан с романом Джона Апдайка “Кролик, беги”. Потом – с романом Уильяма Голдинга “Свободное падение”, после которого моя собственная позиция по этому вопросу сформировалась окончательно и определённо.
Эта мысль кажется тем важнее, если учитывать её непопулярность как таковую в русской православной традиции с её “не согрешишь – не покаешься”, что уже само по себе не способствует удержанию от греха, не стимулирует не переступать черты, а скорее выступает своеобразной индульгенцией a priori.
Казалось бы, сама по себе мысль необратимости человеческих поступков проста до банальности, но в действительности современные герои живут как будто “начерно”, как будто впереди будет ещё не один десяток таких же жизней, как будто всё понарошку, не всерьёз, как будто стоит только скомкать и выбросить в мусорную корзину исписанный листок, положить перед собой чистый и начать заново – и всё вернётся.
Андрей Звягинцев же упорно доказывает, что что бы ни сделал человек, назад ничего не возвращается, и ему – человеку, герою, – отныне придётся жить с тем, что он сотворил. От осознания необратимости этого начинает бить мелкая дрожь уже в середине фильма, чему немало способствует музыка Гласса, то заглушаемая, то выходящая на первый план и неприятно бьющая по ушам. Каменность Елены в исполнении Надежды Маркиной делает этот груз необратимости невыносимым, и ты начинаешь вместе с ней с тревогой ждать: ну вот, ну сейчас, вот здесь грянет возмездие. Она его ожидает после отравления Владимира ежедневно, ежеминутно, ежесекундно, и кажущаяся недоигранность, на мой взгляд, – это не более чем в полной мере осознанное смирение перед неотвратимостью наказания, перед своей обречённостью. Собственно, ожидание этого наказания – основной лейтмотив второй половины фильма, однако постепенно, видя, что ничего ужасающего не происходит, Елена начинает, пусть пока механически, жить, уже переступив черту страха. А вместе со страхом перед будущей карой – и черту собственной совести.
Кажется, что понимание того, что Бог её не покарал, приводит Елену к примирению со своим поступком, к рождающемуся в глубине чувству собственной правоты. В конце концов, в “Елене” побеждает исключительно животный мотив, которыйоказывается намного сильнее духовного начала не только до отравления (Елена не мучается и не мечется, решаясь на него: для неё выход кажется ясным, очевидным и простым с самого начала), но и после отравления (её мучает не совесть, но ожидание возмездия, которое постепенно сменяется примирением с самой собой). Этим “Елена” отличается от “Возвращения” и “Изгнания”, в которых наказание неизменно свершалось. В “Елене” героиня переступает моральный барьер и живёт дальше, не оглядываясь назад.
Это начало конца без совершенных проблесков света в конце тоннеля.
P.S. Вдогонку созрел ещё такой совершенно отвлечённый вопрос: мог ли главным героем фильма вместо Елены быть мужчина? Думаю, что нет, никогда и ни при каких обстоятельствах, и в этом направлении тоже открывается огромное поле для размышлений.
Я здесь живу... 
Недавние комментарии