Я здесь живу...
To be myself is something I do well
“Месть” (Haevnen) Сюзанны Бир
Я посмотрела фильм месяца полтора назад, всё это время хотела написать, но как-то не складывалось чего-то главного в голове, хотя мысли нет-нет, да к нему и возвращались. Не могу сказать, что сейчас у меня полнейшая по его поводу ясность, но суть мне-таки удалось ухватить за хвост, чего не могу не выразить публично.
Я всё не могла понять, что меня так сильно разочаровало в фильме, даже раздосадовало. Моя претензия, собственно, даже не столько к конкретному фильму, сколько к его создателям (режиссёр — Сюзанна Бир, сценарист – Андерс Томас Йенсен), а в их лице – ко всей европейской цивилизации с её системой ценностей и философией, которые не то чтобы спорны или мне не близки, а просто нежизнеспособны. Самое ужасное, что с такой искренней преданностью и удивительным непониманием происходящего не только в фильме, но и в мире вообще, авторы фильма защищают свои сомнительные нормы поведения.
Я поняла, почему меня взяли злость и досада: авторы фильма для оправдания своей шаткой и неубедительной позиции (которую я для себя назвала “непротивление злу насилием”) используют запрещённый приём. Кристиан и сын Антона Элиас подкладывают под автомобиль ударившего ранее Антона автомеханика взрывчатку, но неожиданно рядом с машиной появляются бегающие мама с дочкой. Элиас бросается предупредить их об ожидающемся взрыве и сам подрывается. Что это доказывает? Случайность может направить насилие не только на того, кого стремятся наказать (стремится наказать, в общем-то, только Кристиан, воспитанный в английской и в этом смысле более здоровой среде), может пострадать невинный человек. Это плохо? Безусловно. Но!..
Это не аргумент в пользу того, что на насилие не нужно отвечать: пресловутая толерантность (не устану об этом говорить – самые отъявленные равнодушие и безразличие!) приводит к тому, что “с молчаливого согласия… и т.д.”
С молчаливого согласия директора школы и педагогов мальчишка и его подпевалы издеваются над Элиасом (и ещё неизвестно над сколькими школьниками, и в этом смысле душевные травмы Элиаса могут быть ещё болезненней и неизлечимей, чем от подрыва на взрывчатке), и именно из-за того, что ему не противопоставлено никакой силы, он абсолютно уверен в собственных всесильности и безнаказанности. То же самое с автомехаником: с молчаливого согласия Антона он бьёт и неизвестно, скольких ударит, покалечит, в конце концов, тоже может убить. То есть в этом смысле ситуация, в которой кто-то из тех, кто в фильме творит насилие, мог реально угрожать чьей-то жизни, ничуть не менее вероятна, чем та, что в итоге выведена в “Мести”. А это означает то, что поворот сюжетной линии после подрыва Элиаса в попытке предупредить мать и девочку ничего не доказывает и никого ни в чём не убеждает. Зато остаётся унизительное чувство того, что тебя обманули, подставили, пытаются запудрить мозги и аргументировать то, что таким образом совершенно не аргументируется.
Евангельская заповедь о подставлении второй щеки, конечно, очень гуманна и тем привлекательна, но в мире, где всё равно всегда будут те, кто захочет демонстрировать свою силу слабым (а человек по природе своей именно такое мрачное животное), следование этой заповеди просто преступно. Преступно – дать кому-то даже просто подумать, что он может безнаказанно кого-то ударить. И в этом смысле название фильма не совсем отражает его суть: ведь Кристиан стремится не просто отомстить (и вообще не отомстить), а именно донести, что никому не позволено безнаказанно бить человека (о чём он сам говорит), пресечь подобные мысли на корню. И тысячу раз Кристиан прав в этом смысле, и многие события в окружающем мире гораздо чаще и убедительней доказывают именно его правоту, а не безжизненную, губительную, саморазрушающую “гуманность” (именно в кавычкаях!) Антона, а вместе с ним – и всей Европы.
Тем острее разочарование, что с художественной точки зрения фильм мне безусловно понравился: и актёры, и сцены, и вообще “другая”, не виденная в кино ранее жизнь и реальность. А мальчик, сыгравший Кристиана, кажется настолько взрослее окружающих его взрослых (а вместе с ними – за кадром – и авторов), что создаётся ощущение: он единственный, кто понимает, что происходит, и по-настоящему не боится смотреть жизни в глаза.
Я здесь живу... 
Недавние комментарии