To be myself is something I do well
Фильм я посмотрела давно и, когда увидела его анонс в рамках “Закрытого показа”, решила, что смотреть его второй раз не буду, а только послушаю обсуждение. Я не могу объяснить этого нежелания смотреть фильм ещё раз при всём том, что столь многие отмечают в нём бесконечную доброту, открытость людям, в какой-то мере любовь, которых нам так не хватает в окружающем мире.Точнее, не могла до сегодняшнего дня, когда совершенно случайно натолкнулась на интервью с Александром Гордоном на Openspace (http://www.openspace.ru/cinema/names/details/8947/), в котором он сказал, мне кажется, сакраментальную вещь о современном российском кинематограф, которому не хватает Утешения, Сочувствия, Сострадания – но не к героям, а к зрителю!
В “Сумасшедшей помощи” мне, без сомнения, не хватило именно этого – Утешения, своеобразного света в конце тоннеля. Фильм слишком схематичен, в нём как будто намеренно (может быть, и в самом деле намеренно) обойдены все те эпизоды и детали, которые могли бы стать настоящими откровениями доброты, пролить на зрителя действительный, а не “воображаемый” свет (который я не чувствую, не ощущаю, не вижу, а должна себе домыслить; но при условии домысления которого теряется эффект эмоционального восприятия). Именно схематичность, в том числе в финале, не позволяет мне как зрителю поочувствовать (понять-то я могу) ненапрасность гибели героя Сергея Дрейдена. Схема диктует: гибель одного героя пробуждает других: героев Анны Михалковой и Евгения Сытого, но при этом спасительная надежда остаётся выводимой только логически. Всё остаётся мёртвой схемой, и этот своего рода обман (невольно от фильма ожидаешь чего-то светлого, доброго, искреннего), который я почувствовала интуитивно в первый раз, вызвал у меня острое нежелание смотреть его во второй .
Правда, начав его смотреть, всё-таки не смогла бросить и посмотрела-таки снова: не помогло, и ощущение осталось прежним. Зато теперь есть чёткое понимание, почему.
* * *
Я не разделяю пессимистичных взглядов Александра Гордона на наше современное российское кино, и для меня в нём искренних фильмов-откровений, несущих надежду, гораздо больше (к слову сказать, среди них и одиозный “Юрьев день”, который для меня стал одним из самых значительных событий и открытий последнего двадцатилетия), но в целом он прав: российскому кино не хватает связи со зрителем, прежде всего, душевной. Отсюда – холодность, отчуждённость, мертвенность логически выстроенных, но бездушных, бесчувственных киносистем. Полностью разделяю гордоновский оптимизм по поводу фильмов Оксаны Бычковой: после них элементарно хочется жить, что в окружающей нас действительности можно считать неподдельным достижением.
* * *
А вообще всё чаще думаю о том, что для утешения остаётся только музыка, менее ангажированная, не звучащая на потребу дня, живущая непосредственно только здесь и сейчас, не создающая предельно выверенных, но предельно же безжизненных философских систем и смыслов, от которых порой не на шутку хочется повеситься. Пытаюсь постичь музыку барокко. Слушаю “Stabat Mater’ Перголези. Amen!
Недавние комментарии