To be myself is something I do well
Фильм мне не понравился, даже слишком, но при этом с новым напряжением мысли заставил задуматься о множестве проблем и вопросов, давно меня волнующих, ответы на которые я пытаюсь найти, но на многие из которых пока найти не могу. На эмоциональном уровне склоняюсь к одному, но задумываюсь, и сама привожу множество контраргументов, разбивая собственную же интуитивно выбранную позицию.
В наиболее общем виде множество маленьких вопросов концентрируются в одном большом: что такое искусство, зачем оно нам нужно, нужно ли вообще? Какие цели оно перед собой должно ставить, к чему стремиться? Должно ли воздействовать на эмоциональную, чувственную, иррациональную половину человека или же это всё-таки необязательно? Может ли художник довольствоваться только постановкой диагноза или всё-таки должен стараться найти исцеление? И какие ответы от художника вообще приемлемы, а какие – никогда и ни при каких условиях?..
Теперь постараюсь объяснить, как все эти нахлынувшие вопросы связаны с фильмом “Бубен, барабан”. На эмоциональном уровне меня фильма не задел, но я уже давно поняла, что категориями “тронул-не тронул” кино не оценить, равно как и произведение любого другого вида искусства, потому что состояние эмоциональной сферы обусловлено многими факторами, и не в последнюю очередь образованностью человека и его искушённостью. Чем больше смотришь, тем менее восприимчивым и чувствительным, менее “трогаемым” становишься. И каждый раз такому зрителю нужно предлагать что-то “из ряда вон”, чтобы он всколыхнулся (и себя отчасти к таким причисляю). К тому же, нельзя абстрагироваться от личного экзистенциального опыта: чем больше перекличек с собственной жизнью предлагает произведение искусства, тем выше при прочих равных будет эмоциональный отклик (даже при относительно невысоком качестве материала).
Притом что фильм не произвёл на меня впечатления на уровне иррациональных начал, на рациональном уровне трудно было не согласиться с рядом положений, выдвигаемых защитниками фильма. И авторская позиция в фильме прописана чётко (даже слишком: “не можешь – не живи”); и условность пространства, переносящая фильм если не в плоскость притчи, то, по меньшей мере, чего-то философского, задана; и персонажи не просто равны сами себе, а воплощают какую-то сконцентрированную жизненную позицию, тоже выписанную достаточно чётко. Уже не говоря об актёрской игре Натальи Негоды!..
…и тем не менее…
Условность пространства отталкивает уже набившими в современном российском кино оскомину промышленными пейзажами заброшенных моногородов, железнодорожными полотнами, полуразрушенными трубами красно-бурого кирпича, обшарпанными стенами загаженных общежитий. Кажется, что сегодня действительно достаточно следовать определённой признанной и принятой большинством (по крайней мере, кинокритиков и кинофестивальщиков) эстетической концепции, чтобы, во-первых, классифицировать фильм как арт-хаус”, а во-вторых, чтобы заявить о “серьёзности” и “философичности” показываемого. И хотя я не сторонник упрекать (как это у нас принято) людей, снимающих кино, в успехе на фестивалях, фабрично-заводская эстетика в фильме “Бубен, барабан” мне показалась искусственной (при этом не обязательно выбранной с целью сделать фильм успешным на кинофестивалях).
Притом что каждый герой фильма наделён режиссёром определённым собирательным образом, в котором должна воплощаться позиция определённого класса людей (не обязательно социального, хотя это не в последнюю очередь), при более глубоких попытках разобраться ни их линии поведения, ни их линии жизни не выглядят стройными и цельными: снова некая “искусственность”. При этом раздвоенность героев (прежде всего библиотекаря Кати) ненатуральна не в бытовых поступках, на которые их подталкивает действительность (это как раз вполне понятно), а то, что пытаясь исполнить свою заданную себе миссию, они её выполнить попросту не в состоянии из-за душевной слабости, даже не столько из-за слабости, сколько из-за отсутствия “стержня”, “ядра”.
Вот и получается, что Катерина Артёмовна (Наталья Негода) – не оказавшаяся на дне представительница культурной интеллигенции (а ведь если абстрагироваться от сегодняшнего почти ставшего ругательным звания “интеллигент”, то всё-таки это человек, у которого на первом месте совесть, который никогда и ни при каких обстоятельствах не пойдёт на сделку с ней, никогда не станет продавать книги, которые приставлен охранять), а одна из тех, кого героиня известного фильма собирательно называла “мы, старые работники культуры”. А это уже совершенно другая порода людей, собственно к интеллигенции не имеющая никакого отношения , относящая себя к ней, так сказать, “по праву рождения”, но при этом не делающая ни одного мало-мальски значимого поступка, способного это звание подтвердить, оправдать.
Возможно, именно поэтому к героине фильме не испытываешь ни жалости, ни сочувствия. Она, в общем-то, монстр. Она не приходит в конце ни к искреннему осознанию своих ошибок, ни к стремлению их искупить (и совсем не в этом смысл отданной брату квартиры), а просто её личная жизнь кончена, и когда она это осознаёт, какие-то затверженные некогда правила и принципы диктуют ей линию поведения. Но это не от искренности, не от чистоты собственного сердца, а – от безысходности собственного существования. Пока у неё в жизни была надежда на личное счастье, на личную счастливую судьбу, она и книги продавала из библиотеки, и квартиру у отца на себя оттягивала, потому что у неё оставался выбор: “я” или “кто-то другой”. И только когда этого выбора не осталось, когда этот выбор за неё сделала жизнь, она его принимает: не “я”, а – “кто-то другой”. Но ведь сильный, страдающий, сопереживающий, совестливый человек делает выбор в пользу другого сам, а не под давлением обстоятельств, которые собственно выбора и не оставляют, а скорее загоняют в тупик. Здесь нет ни намёка на душевный подвиг человека, и именно этим, наверное, отталкивает главная героиня.
Звучащий несколько раз в последней трети-четверти фильма рефрен “не можешь – не живи”, “не можешь – не надо”, — это ни в коем случае не сила, а слабость человека, притом не просто человека, а человека, озлобленного на жизнь. Самоубийство героя в современном российском кино – ход непопулярный и нечасто используемый (даже с ходу не припомню, где ещё он встретился в последние пять-семь лет): гораздо чаще уход героев (который стал практически нормой) случайный, непредвиденный, неожидаемый (или ожидаемый зрителем подсознательно, но при этом не выбранный самим героем изначально). Многие фильмы ведут к тому, что жить в этом мире невозможно (и в самом деле иногда кажется, что невозможно), но только в фильме “Бубен, барабан” донесение этой позиции в столь явном виде возложено на героиню, равно как и ответственность за такую позицию (случайная смерть героя “извне” ответственность с него за такое развитие событий частично снимает).
Возможно, именно поэтому я фильм категорически не принимаю: ни при каких условиях, ни за что и никогда не могу и не смогу согласиться с позицией, что не надо жить, если не можешь. Она сродни ницшеанскому “Бог умер”, и этого я принять никак не могу.
Режиссёрская позиция (совпадающая с позицией автора сценария, коль скоро это одно лицо – Алексей Мизгирёв) донесена предельно чётко, явно и последовательно (и правда заметил Гордон: большая редкость в нашем сегодняшнем кино), но именно с ней-то согласиться и невозможно, невозможно в первую очередь на уровне эмоциональном (хотя и на рациональном тоже: аргументов предостаточно).
И здесь второй важный вопрос об искусстве вообще: должно ли оно всё-таки обязательно “трогать”, “задевать” человека? С одной стороны, кажется, да, иначе чем оно отличается от других форм воздействия? И в этом смысле с фильмом “Бубен, барабан” всё более или менее ясно: оно рассчитано только на работу мозга, на “интеллектуалов”, упражняющихся в решении шарад.
С другой стороны, ведь вопрос выделения искусства из не-искусства не только в том, на что он воздействует, но и в формах выражения, и в применяемых инструментах, и с этой точки зрения, вроде бы, “Бубен, барабан” в специфическую концепцию укладывается: художественные средства выражения действительно имеются в наличии, условное художественное пространство выстроено, герои в него вписаны, играют превосходно. А всё равно чувствую, что что-то не так, фальшь какая-то, необъяснимая и неуловимая, но отчётливо ощущаемая. Не верю я искренности автора: вот в чём дела. Может, художник и не обязан обязательно воздействовать на эмоции зрителя-читателя-слушателя, но сам-то он чувствовать и болеть в момент создания обязан!..
вот только где она, эта грань, позволяющая определить, искренен художник или нет?..
У Мизгирёва хорошее кино режиссёрское (в этом смысле заметно событие на российском кинонебосклоне, этим неизбалованном): и есть, что сказать, и сказано внятно, и подведено логично, и скомпоновано стройно и лаконично, но только нужно ли говорить?.. можно ли говорить такое?..
Недавние комментарии