To be myself is something I do well
“Мы живём, под собою не чуя страны”, – я думаю, именно в этом основная претензия к фильму, к современному кинематографу и – шире – искусству вообще. Художник должен слышать время (по крайней мере, для меня эта истина непреложна). Талантливый художник его слышит, просто художник – хотя бы пытается. Неадекватность “локальности” воздействия фильма глобальности стоящих перед сегодняшним обществом и человеком проблем – тот разрыв, который не позволяет оценить фильм положительно, притом что на эмоциональном уровне он подкупает множеством деталей и нюансов. Но я начинаю задавать себе вопросы: зачем, о чём, для кого? – и не могу найти на них ответа. И в данном случае (наверное, как и во многих других, когда было трудно понять, что с фильмом “не так”) понимаю, что ответы на эти вопросы в современном искусстве должны существовать. Цивилизация стремительно пожирает культуру, мы живём в век тотального исчезновения духовности, и с каждым новым витком прогресса и развития технологий этот процесс набирает обороты и становится всё менее управляемым. И, как бы ни были замечательны “лирические” проблемы и повести о “маленьком человеке”, они несвоевременны.
Герой, просто вызывающий сочувствие (даже не сострадание), не может стать главным в искусстве, когда практически полностью уничтожена система ценностей и нет даже намёков на создание новой хоть сколько-нибудь отвечающей человеческой природе человека. И поэтому Достоевский сегодня гораздо актуальнее Тургенева и “петербургского” Гоголя. И именно его – в некотором смысле Достоевского – многие жаждут и не могут найти в искусстве, в том числе в кино. Может быть, даже в большей степени в кино, коль скоро оно остаётся обладающим наиболее массовым воздействием. Это предопределяет повышенную меру ответственности и требовательности к кино, в первую очередь в нравственном, духовном отношении. И именно с этой позиции, мне кажется, фильм слаб даже при условии того эмоционального, иррационального позитива, который он вызывает. Пир во время чумы и попытка уйти от неимоверно трудных нравственных и вызываемых ими социальных проблем, – это, наверное, не для нас. Не должно быть для нас. Современному зрителю нужны не Башмачкины (хотя они могут вызывать сочувствие и симпатию), а Ставрогины и Раскольниковы с одной стороны и Мышкины и Алёши Карамазовы с другой.
Пусть искусство не может перевернуть мир, пусть оно должно только указывать на проблему, но при этом проблемы художник должен выбирать безошибочно точно. В нашей жизни стало слишком много эвфемизмов и слишком мало настоящей неприкрытой правды. При этом правда в искусстве (кино, коль скоро речь идёт о кино, хотя можно распространять и шире), как ошибочно полагают многие, не заключается в цвете стен следственного изолятора или региональном коде на номерных знаках. Я когда-то давно прочитала у Людмилы Сараскиной, мне кажется, изумительно тонкую мысль о том, что в искусстве есть правда художественная, а есть фактическая, и в настоящем произведении первая оказывается неизменно сильнее второй, замещая собой неточность деталей. Если этого не происходит, начинаешь обращать внимания на разного рода “несоответствия” происходящего действительности, коих можно в любом даже шедевре найти великое множество. Я думаю, именно это и произошло с “Какраками”: масштаб поставленных в фильме проблем (не обсуждая, поставлены ли они на самом деле) серьёзно уменьшен по сравнению с реальной действительностью. Не о том сегодня нужно говорить…
Подобные перемены творческий человек должен, просто обязан чувствовать, обязан стремиться узнавать. Тому есть, кстати, немало примеров в истории литературы, когда выдающиеся, казалось бы, “неисправимо” тонкие лирики отзывались всей силой своего гения на переломы судьбы: Блок, Пастернак, уже упоминавшийся Мандельштам. Неимоверное чувство личной ответственности за судьбу народа, необыкновенное и невообразимое сегодня гражданское мужество – они обязательно должны быть в искусстве. И, мне кажется, нельзя оправдывать их отсутствие способностью художника задеть сентиментальные, живые человеческие струны в каждом из нас. Этого ужасно мало!..
До сегодняшнего дня, когда попадались фильмы и книги с такой неясной авторской позицией, вызывающие при этом на эмоциональном уровне скорее приятие, чем наоборот, я пыталась их защищать, оправдывая тем, что в них есть что-то человеческое, естественное, живое, способное тронуть, задеть, уколоть. Но вдруг я со всей отчётливостью поняла, что этого недостаточно, по крайней мере, здесь и сейчас. Этого невообразимо мало для того, чтобы сделать лучше пусть не нашу жизнь, но хотя бы нас самих, хотя бы некоторых из нас.
В двадцать лет мне казалось, что чувства – это главное, и поэтому лирика непреходяща. И только сейчас я начинаю понимать, до каких недосягаемых высот поднялась Анна Андреевна, написав 21 июня 1961 года: “Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был”. Поднималась в каждой строке “Реквиема” и прочей.
Недавние комментарии