Я здесь живу...
To be myself is something I do well
Овсянки
Первая мысль, которая меня посетила буквально через несколько минут после начала просмотра: фильм не такой, как его рекламируют. И совсем не о том… причём здесь “эротическая драма”? Тем более удивительным было то, что подобравшаяся публика, кажется, знала, что кино не такое, как о нём говорят в рекламе. Может быть, свою роль сыграл VIP-зал “Авроры”, в который в принципе ходит особый, имеющий мало общего с обычным “киношным” зритель. Может быть, то, что при продвижении фильма всё-таки звучали ссылки на Венецианский кинофестиваль. Может быть, просто у людей, способных оценить подобный фильм, очень сильно развита интуиция хорошего зрителя, и стоящий фильм они узнают, даже если он лишь на мгновение попадает в поле их зрения. Вне зависимости от того, что при этом говорят и показывают (нередко случайный монтаж для рекламного ролика совершенно искажает смысл, тон, настроение, направленность фильма).
Через пять-десять минут после начала для меня вдруг стала настолько очевидной родственная близость финно-угорских мери: это моё, природное, понятное в своей суровости, скупости, немногословности и сдержанности. Но давно забытое, потерянное и, наверное, уже не возвратимое. И, похоже, несохранимое, несмотря на отчаянные попытки, в том числе авторов “Овсянок”. Именной это грустной неизбежностью скорого бесследного исчезновения пронизан весь фильм от начала до конца. Всё хуже, чем мы полагаем, и нет повода обольщаться, что что-то меняется к лучшему. Что можно приложить усилие, много усилий, и при этом что-то изменить. Кого-то или что-то спасти. Бесследно исчезают народы и цивилизации, и мы ничего не можем с этим поделать (хотя впечатление может быть слишком индивидуальным и субъективным, но до моего сознания дошла не избитая банальность о том, что человечество ничего не делает для сохранения маленьких народностей, их культуры, традиций, языка, а совершенно другая и гораздо более катастрофическая: мы сделать действительно ничего не можем, потому что мир развивается именно так).
Мне вдруг стало казаться, что целый пласт культуры моих предков (моих в гораздо большей степени, чем абстрактные славяне) уходит безвозвратно, проходит мимо меня, и я ничего о нём не знаю. И никогда не узнала бы, если бы не “Овсянки”. Я не начну с неистовой силой заниматься исследованием мери (тем более что ни образование, ни уровень эрудиции не позволяют), но отдельные встречаемые кусочки всегда буду обращать на себя моё внимание. Я что-нибудь обязательно постараюсь прочитать, узнать, запомнить и передать своим детям.
Передам, что когда-то наши предки были другими, не отягощёнными ортодоксальной христианской моралью и ограниченным набором ценностей, по меньшей мере не универсальных. Даже беглый взгляд на имеющиеся рецензии и отзывы даёт весьма исчерпывающее представление о том, как он многими воспринимается: “пошлость”, “вульгарность”, призванные исключительно “шокировать” зрителя. Пошлости в фильме нет совсем (в том не затёртом современностью понимании этого слова, которое свойственно героям Чехова): всё очень естественно, органично, даже несмотря на то, что отдельные детали в некоторых эпизодах натянуты и искусственны. Шокирующей вульгарности в фильме тоже нет: думаю, что для многих зрителей шоком является просто тот факт, что система ценностей отличается у разных народностей и религий, и одной общепринятой точно не существует. Шоком, наверное, для них является и то, что полмира, не охваченного христианством и мусульманством, до сих пор живёт по законам, которые ближе к мери, чем к нам. Нельзя же не признавать, что наши взгляды на нравственность и мораль во взаимоотношениях полов – приобретение исключительно христианской морали, причём навязанной христианской церковью в гораздо большей степени, нежели присущей раннему христианству.
Но самое парадоксальное заключается в том, что выросшая из недр христианской морали, переродившаяся в процессе Реформации и затем неоднократно трансформировавшаяся система ценностей, существующая в европейской цивилизации и отчасти в у нас (хотя с нами, конечно, разговор отдельный и долгий), в своём сегодняшнем состоянии пошла и вульгарна неподдельно. Та свободная любовь, к которой пришла современная западная цивилизация и которой мы так гордимся сегодня как достижением толерантности и образованности, гораздо пошлее и вульгарнее языческих традиций мери, искренне ими разделяемых и естественных для любого человека.
Кто-то пишет о любви. Я не увидела её в “Овсянках”, но склонна думать, только потому, что опять же любви в традиционном для нас понимании не было у мери, не было у язычников вообще, а было что-то совсем другое, трудно объяснимое, отчасти на уровне флюидов, отчасти на уровне привязанности и преданности: такая невыразимая“эйфория”, мало понятная современному человеку. Именно такого рода “эйфорию”, первичность чувственно-эмоционального восприятия, мне показалось, передают авторы фильма, пытаясь вернуть зрителя к его истокам, не только культурным и историческим – человеческим.
Насколько им это удалось, не мне решать, но в отношении меня – сработало. И это неоценимый итог “Овсянок” лично для меня.
Конец немного разочаровал. Но это не грех и не беда исключительно “Овсянок": мне думается, что просто российское кино зашло в тупик, созданный нашей жизнью. Героя не то чтобы легче убить: для него смерть становится единственным спасением, избавлением, освобождением от всего. Раньше в искусстве смерть героя была трагедией, той точкой, поставив которую, автор кричал во всеуслышание, что так больше нельзя! Сегодня же, напротив, именно продолжающаяся жизнь становится неприемлемой: лучше, достойнее умереть, чем продолжать так жить!.. потому что так жить нельзя… Жизнь и смерть как бы поменялись местами, и трагедией, которую раньше воплощала смерть, сегодня оказывается жизнь. Не потому ли исчезают мери, уже практически исчезли?..
Я здесь живу... 
Недавние комментарии